Меланхолия - Страница 48

Ты бессилен.
Ты бессилен.
Ты бессилен.
Ты бессилен.
Ты бессилен.

Я выходец из среднего класса, его еще называют трудолюбивым классом. Мой отец был несчастным придурком, но если бы я был сыном министра финансов, вряд ли это что-нибудь изменило. Я уж не говорю об этих кретинах, которым достаточно, чтобы папа с мамой купили им новый «феррари», и любая их страсть мгновенно утихнет. Я не утверждаю, что это чувство бессилия необходимо. Я ненавижу его. Не думаю, что мужчина способен счастливо жить, просто приспособившись к такому обстоятельству, за исключением разве что импотента. Впрочем, импотент как раз и не замечает своего бессилия. И в той же мере, в какой он не отдает себе в этом отчета он и живет, примирившись. Это чувство характерно не только для капиталистических стран, оно также присуще и животному миру. Приходит время, и молодые самцы должны покинуть стаю! И как только настает этот час, самцы сразу же становятся бессильными. Разумеется, молодой самец не может выжить в таком состоянии. Помогает от него избавиться только половое влечение. Молодой человек и девушка, валяющие дурака на белом песочке, — всего лишь карикатурное изображение либидо. Вы должны осознавать свое желание, чтобы у вас был шанс победить собственное бессилие. Откровенно говоря, этого недостаточно, чтобы полностью освободиться от зависимости, поскольку одного желания здесь мало. Не следует просто бороться с нею, ибо вы рискуете оказаться в затруднительном положении, которое сделает вас еще более зависимым. Ведь желание не может само себя обуздать, не правда ли? Поскольку ничто не может и не должно мешать желанию объективизироваться в реальности. Скорость, с какой оформляется ваше желание, обратно пропорциональна скорости, необходимой для избавления от чувства бессилия. Я подведу итог еще большей банальностью: страсть — это секс и наркотики. И деньги. Они нужны, чтобы покупать наркоту и более качественно трахаться. Нужно только выйти на рынок, не важен способ, каким вы будете вынуждены продавать себя, превратившись в средство обмена, если возможно, в конвертируемую валюту. Таким образом, лишь кучка людей может отдавать себе отчет о природе своих желаний, для того чтобы быстро выйти из бессильного состояния, в то время как остальные пытаются отделаться полумерами. Эти последние меня не интересуют. Это настоящее быдло, они пресмыкались с начала рода человеческого. Ничтожные и отверженные людишки. А те, кто осознал свои желания и избавился от чувства бессилия, в какой-то момент начинают понимать, кем они являются на самом деле — садистами. Находящие удовольствие в своем бессилии в один прекрасный день слышат голос, который им говорит, что они никому не нужны: «Вы никому не интересны, вы достойны равнодушия». Тот кинопродюсер, о котором я говорил, испытав отчаяние от своего старения, понял, что ему стоило прийти к этой мысли раньше. В шестьдесят лет уже поздно жаловаться. У вас больше не остается сил, а потом следуют упадок и смерть…

Язаки продолжал разглагольствовать, даже когда мы уселись во взятый напрокат грузовичок. В баре на берегу лагуны мы отведали мексиканской кухни: свинина, фасоль и кукуруза; запили это дело десятком-другим стаканчиков текилы, потом вернулись в номер. Занимались любовью, спали, опять занимались любовью и опять заснули до самого рассвета. Снова забравшись в грузовик, мы направились в сторону некоей деревни, где можно было увидеть следы цивилизации ацтеков. Как только мы отъехали от отеля, дорога сразу сделалась узкой. Асфальт исчез, когда мы отвернули от моря и двинулись вглубь страны. Машина поднимала тучи пыли, нас нещадно болтало и мотало. По обе стороны расстилалась высохшая и растрескавшаяся земля. Кое-где возвышались кактусы, словно покрытые ржавчиной, рос хилый кустарник. Вершины гор вдали частично были покрыты снегом. Язаки прокричал мне, как называются некоторые из них, но я тотчас же все забыла: это был не испанский язык, а какое-то местное наречие, которого я не знала. Язаки стал необычайно разговорчивым, скорее всего из-за того, что нанюхался кокаина, едва только сел в машину. Кокаин передал ему шофер, широко улыбавшийся всю дорогу. Я заметила, что у него не хватало двух зубов. Этого маленького скромного человечка Язаки называл Виктором. Не знаю почему, но я сразу же стала испытывать к нему неприязнь. Слишком уж угодливо он заглядывал Язаки в глаза. Было похоже, что они знакомы не один год. Кокаин находился в металлическом футляре, который я уже видела: что-то вроде серебристой трубочки, размером напоминавшей тубус для губной помады. В нем было отверстие, чуть шире диаметра сигареты. Язаки осторожно встряхнул трубочку и поднес ее к носу. Это усовершенствование позволяло нюхать кокаин в дороге, не боясь его просыпать из-за тряски. Язаки положил футлярчик мне в руку. Он выглядел расслабленным, словно хотел сфотографироваться на память.

Нажми на кнопочку сбоку два-три раза, встряхнув тюбик, а потом отпусти ее, когда вдохнешь.

Я колебалась. Я не знала, что делать.

Ах да! Ты же не употребляешь, — произнес Язаки, заметив, как я перевожу взгляд с его лица на тюбик.

Он должен был это знать еще с первой нашей встречи. Но он сказал это так, что в его голосе я почувствовала холодность. Мне показалось, что он стал отдаляться, оставив меня наедине с собой. Меня охватило ощущение ужаса, которое я не могла объяснить. Для Язаки эти слова оставались просто словами. Но для меня все было подругому. Я никак не могла понять причину, по которой вдруг почувствовала себя уже прожившей. Может, это произошло из-за тех оргазмов, что я испытала, занимаясь с ним любовью, когда наше дыхание смешивалось с парами алкоголя? Эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове. Я знала, что мои оргазмы не зависели от формы и размера члена моего партнера или от его техники. Чтобы расслабиться, мне нужно было лишь почувствовать себя любимой, снять все внутренние запреты, отдаться ритму его движений и дать себе ощутить, как меня накрывает волна наслаждения прямо перед наступлением оргазма. Язаки оказался в тысячу раз нежнее, чем я могла себе представить. «Тебе не надо так судорожно шевелить ягодицами, — повторял он постоянно. — Ты причиняешь себе боль, а если тебе будет больно, мы не сможем повторить то же завтра утром. Но ты, наверно, хочешь повторить это утром, а? И тебе бы не понравилось ощущать боль, ведь нет же?» Я краснела, слушая, как он шептал мне прямо в ухо, и ответила «да», я долго и многократно повторяла это. Со мной это было впервые. Я еще никогда не встречала человека, которому была бы так преданна. Я не помню, как взяла этот тюбик, как поднесла его к носу — но я вдохнула. Я нюхала кокаин в первый раз за семь лет.